Археолог Владимир Юрин обнаружил на Гумбейке поселение бронзового века.
На отвесном берегу Гумбейки, в слое чернозема, как раз в его середине, среди корешков торчал черепок. Обломок горшка. Какого-то глиняного сосуда. То, что у археологов – керамика. Керамика в культурном слое.
Сюжет имеет продолжение. Но я, найдя два повода для размышлений, сделаю короткую паузу.
Первый повод – сказать о культурном слое. Культурный слой – это земная толща, которая сохранила хоть какие-то следы пребывания человека. Прежде всего, важно узнать, что «это» – от человека. Пусть предмет (артефакт) «молчит», из него не извлечь никакой информации, на первый случай достаточно убедиться, что к нему приложены человеческие руки, что он – не случайная поделка природы. Первое, самое необходимое, открытие – о том, что он тут был, человек. Подробности? Они – потом. Если отыщутся.
Второй повод – посомневаться.
Культурный слой и почва часто перемешиваются. У культурного слоя есть свойство наращиваться. Наращивается и почва. Если так, то возникает вопрос: как «мой» черепок оказался на глубине 15-20 см от поверхности почвы? Допустив, что почва растет по одному миллиметрику в год, мы должны согласиться с тем, что черепок лежал на поверхности всего 150 лет назад. Но, как выяснилось, обломок горшка – из бронзового века. То есть ему не одна тысяча лет. Значит, лежать бы ему глубже.
Еще одно отступление – о реке Гумбейка. Как всякая «нормальная» степная река, Гумбейка двунравна: летом тихая и скромная, а по весне буйная и разбойная. В иные годы она заполняет доверху свое русло и даже разливается на всю долину. Тогда-то «на виражах», на своих дугах, меандрах она размывает берег, обрушивает в себя черную почву и желтую глину. В таких случаях и выступают наружу новые следы человека вроде «моего» черепка.
Если берег размыт впервые, то легко допустить что черепок ждал своего часа на своем месте все свои три тысячи лет. Но обычно река, извиваясь, «перепахивает» свою долину много раз, и тогда глиняный обломок мог оказаться далеко от «своего дома».
Пока я размышлял у своей находки, мой спутник археолог Владимир Юрин обнаружил с десяток других черепков, то гладких, как «мой», то с узорами. И продолжал находить еще и еще. Обозначив обрывистый участок берега, где находки начинаются и где заканчиваются, он поднялся на прибрежную поляну и стал, к моему удивлению, собирать керамику с поверхности. Обшарив всю территорию от реки до полотна дороги, он измерил ее площадь и пришел к заключению: здесь, на берегу Гумбейки, располагалось крупное поселение бронзового века.
Вдали – деревенька, будто пригнулась, только крыши сереют. Гумбейка внизу, в глубоком русле, с кустами ивняка тут и там. Дорога, сопровождающая реку поодаль. Степной ветер, держащийся реки, охлаждаясь в ней… Никого. Ни у кого и мысли не возникнет, что здесь, на поляне по левому берегу, когда-то жили люди, далекие наши предки. Может показаться, что время уничтожило все их следы. Все поглотила земля.
К счастью, так не бывает. Не все подвластно времени. Люди, можно подумать – нарочно, для потомков, оставляют после себя вещи («вещдоки»), свидетелей их давнего присутствие на земле. Сигналы издалека – не всем, они предназначены «избранным», ученым-археологам, таким, как Владимир Юрин, которые ходят по земле, ищут и находят крупицы прошлого. И извлекают из небытия то, что, казалось бы, в нем пропало навечно. Я был свидетелем того, как он на берегу Гумбейки обнаружил крупное поселение бронзового века.
В тот день мы прошли вдоль Гумбейки километров десять, но нигде больше нас не остановило обилие керамики.